|
|
|
|
| |||||||
|
|
Из сборника "Краски" (1933)
|
|
перевод Евгения Фридмана солоно ветру в легких вал еще не одрях и через борт усилием легким бешенством надраена морда рассветного горизонта алей ну что сукин сын тоскливо в море? в мамкиной юрте поди веселей? или к девке еще охота апосля затяжного поста? и за сто кабельтовых запах бабьего пота ловишь чутьем наподобие пса но ты на императорском крейсере сволочь тебя здесь научат устав любить да что тебе? ты клыки свои волчьи в сало готов в любой миг запустить мужицкие зенки твои голубые прихвачены льдинкой разлук стали как сталь эсминца стальными жилы твоих загрубевших рук еще озон-живитель не взял вас измором тот что высвежил балтику вздыбил Кронштадт Херсон всколыхнул, одессу ? все черное море что флотам заказал возвращаться назад эй синеблузье эскадры дойдут ли или ко дну ? в дымке нового дня эй море ткни их в берег распутный прибоем ярости в материк октября! по городам куда старость закралась обросшим дымами, хрясь, и к сердцам нахлынь волной голубая ярость а песня красная прильни к губам и, если б не свежесть вишен что винной струею смывает апатию с десен, они на нас упадали бы в обмороке как папоротники нависшие когда самих нас как зерна ветер сдувает с нив пройти невозможно мимо поздней земли июля мимо уставшей зелени зрелости женских чар предвидел ли кто когда-нибудь что памяти спящие улья хранили бы темно-зеленую женщин и трав печаль кого бы еще осенило соединить в воображенье дыхание женских сумерек с удушьем июльской жары; мы знаем однако что это в нас остывает жжение изгибов рук этих белых локтей и смычков порыв что ваши глаза гнездились в тиши этих бедер как птицы чтобы вернувшись в осень здравый смысл не убить а эта печаль лишь для оды темно-зеленой годится для темно-зеленой разгадки поздней женской любви цыплят продрогших миллионы под квочкой необъятной солнца и словно ветви пальмы стонут под желтым натиском цитронов кислые немые канарейки въесться в запах ваш бы рьяно-острый вышибут мурашки вон из кожи клейкой о вороньи вороные ноздри афродиты негритянской груди острые соски беспомощно повисли о хотя б метафоры орудьем я лимон над солнцем бы возвысил! как женские спелые груди деревья подмышки замшелые стыдливо скрывают в тени и все обжираловки жаждет как строчек невыпетых груды в гортанях юных поэтов осень входит в зенит весеннее было зачатье льда серебристым крушеньем а в знойном дыхании лета беременности недуг юноши не краснейте - к нещадному разрешенью деревья и землю женщины на лоно златое ведут и словно нафталин такой домашний хихикать будет снег через отверстья звезд на темно-синем куполе бумажном и будет все искусственно кругом как в сказке про замерзшего малютку что украшает в рамке каждый дом под елкой примостившись так уютно и на простынной белизне снегов следов зайчишки глаз не обнаружит и шепот чьих-то перепуганных шагов безмолвье клавиш тоже но нарушит и лучшим украшеньем старый трюк словно паяц в гримасе тужась качаться будет чей-то труп в глазах которого застынет ужас и мыслями одними тихо словно вор проникнет страх по хныкающим сходням но это ложь банальный приговор вчера такой же точно как сегодня и только рассветет угрюмо над землей- весь в белом сад без листьев и без ягод в рождественской витрине угловой оголодавший вымыслит бродяга перевод Евгения Фридмана
|